ulybnidruga.ru

Ната Жижченко — пример того, как важны корни, как-то, чем человек дышал и что впитывал в детстве, навсегда остается с ним. Дедушка Наты изготавливал народные инструменты и даже реставрировал торбан (разновидность кобзы), который принадлежал Тарасу Шевченко, а она — с детства бывала в его мастерской. Неудивительно, что в ее музыке украинский фолк так органично и утонченно сочетается с электроникой.

Насильно привить любовь нельзя, можно заинтересовать, а для этого нужен правильный подход. Другими словами, нужно знать контекст того, чем занимаешься. Если, например, говорить о народной музыке — надо устроить небольшой экскурс в историю: откуда она произросла, что она значит — хотя бы поверхностно. Часто в народных коллективах поют колядки, в которых есть слова, значение которых не все понимают. И никто же не объясняет, какой в них символизм и семиотика… Хочется, чтобы образование было комплексным, хотя бы поверхностно, а не выдернутым — цветок без корней увядает.— Проект ONUKA получил название благодаря вашему дедушке — которому, как вы сказали, идейно посвящено ваше творчество. То, как он открыл вам мир музыки, — это пример правильного подхода? — Все было очень пропитано музыкой, она звучала постоянно. Я часто бывала в его мастерской, где он изготавливал музыкальные инструменты, я до сих пор помню этот запах древесины. Он мне много рассказывал об инструментах, а каждое утро начинал с того, что играл на сопилке в саду. Это все было очень непринужденно — у меня не было никакого сдвига, что, мол, пойду заниматься, буду сидеть часами играть! Нет, это все было очень легко.

Отец Наты — один из ликвидаторов трагедии на ЧАЭС. Возможно, именно поэтому мини-альбом VIDLIK, который она выпустила в прошлом году, полностью посвящен этой теме, а в песне «1986» использованы записи переговоров диспетчеров пожарных частей в день аварии. Газета «Сегодня» и Liferead. media пообщались с Натой накануне большого концерта с Национальным оркестром народных инструментов и узнала, как проходит подготовка к выступлению.— Ната, 6 апреля у вас будет концерт с Национальным Академическим Оркестром народных инструментов (НАОНИ). Как репетируете? Насколько народникам сложно адаптироваться под электронное звучание? — Обычно мы репетируем в их помещении — это такое советское, официальное административное здание, в котором также размещаются ансамбль имени Вирского и другие коллективы — мастодонты украинской культуры. Мы приходим к ним на репетицию, как правило, вместе с Евгением Филатовым (супруг артистки, соавтор проекта. — Авт.). Следим, как они исполняют свои партии, насколько это соответствует нашей задумке, ведем какие-то переговоры с дирижером: отрабатываем отдельные фрагменты, треки, а потом делаем генеральный прогон — со всей техникой и метрономом, который подается в наушники в уши.

— В одном интервью на вопрос, какой у вас «персональный секрет успеха», вы ответили, что сейчас об этом говорить рано и вас нужно спросить об этом, когда вам будет 60. А вы задумывались, какой будете в 60? — Мне почему-то кажется, что я не доживу до 60 (улыбается). Что могу сказать об успехе — общей какой-то формулы нет. Нельзя написать вторую успешную песню по шаблону первой, создать вторую группу по концепции первой. Можно вдолбить такие продукты в голову: вторичные песни вторичных групп, запихнуть их в ротации на радио и ТВ, все будут знать их наизусть, но тут же забудут, как только это все пропадет из вида. Нет никаких формул, рецептов, есть, разве что, судьба, звезды и знаки.

— Ввиду того, что вы так серьезно занимались народной музыкой, не сталкивались с непониманием сверстников? — Я не сильно знаю, что они там говорили. Поскольку я рано начала выступать с оркестром, я в основном росла среди взрослых, а моими друзьями были преимущественно музыканты. У нас были другие темы для обсуждения, и даже игры были свои, музыкальные — какие-то постановки, что-то связанное с искусством. А когда я приходила в школу, я не сильно общалась с одноклассниками — у нас были разные интересы. Наверное, отсюда растут ноги моего интроверта. Но я не жалею об этом.

— То, что у вас союз творческих личностей, как-то влияет на доверие? — Изменить может и сантехник Вася своей жене Любе, и в то же время рок-звезды могут быть невероятно моногамны. У меня много друзей-музыкантов, которые очень преданы своим семьям. Порой думаешь: как человек живет с такими искушениями и не поддается?

ONUKA: «Когда-то я была очень удивлена, когда узнала, что быть в унынии — это грех. Это было еще в детстве, и у меня в голове не укладывалось, как это может быть грехом — ты же ничего не можешь с этим поделать?»

— А в семейной жизни так же легко идти на компромиссы? — Наверное, я не могу отделить семейную жизнь от творческой. Не бывает такого, что мы поработали в студии, потом пришли домой и говорим друг другу: «А теперь давай позанимаемся домашними делами». Нет, студия — это все равно дом, а дом — это студия, это круговорот. Когда появился проект ONUKA — появилось совместное детище, которое очень сближает. Это увеличило время, проведенное вместе. Есть теория, что самая высшая духовная связь между двумя людьми устанавливается, когда они вместе творят. Это счастье, что есть шанс испытать такое, ведь это — за гранью любой близости.

— Вы верите в судьбу и знаки? — Да. Но я не раскидываю на картах, когда мне лучше спланировать сольный концерт (улыбается). Нет, я верю, что важные знаки нам встречаются чаще, чем это можно представить, надо просто быть внимательнее и обязательно прислушиваться к своей интуиции. У меня это происходит действительно часто.

Не пропустите также Евровидение 2017 — самые интересные участники

[email protected]

Потом, когда наконец эту руку поставили, ребенку сразу же дают сложнейшую фугу, какую-то трехголосную полифоническую форму, которую он вообще не понимает. О чем этот материал, кто его написал, зачем, какая вообще у этого произведения история и почему оно так звучит — вообще не объясняют, детям нужно это просто тупо выучить.

Можно списывать все на то, что музыкальный мир тесен. Но все же, подумайте: какова была вероятность того, что когда-то мне понадобится красивый бандурист и им окажется именно этот человек?

— Над проектом ONUKA вы работаете совместно с вашим мужем Евгением Филатовым. У вас есть какое-то разграничение фронтов — кто за что отвечает? — Совместно мы пишем музыку. Тексты всегда пишу я, он никогда не лезет в эту сферу. Идеи, образы, интервью, съемки, репетиции — это тоже по большей части на мне. Мелодии я тоже пишу, но тут уже он может сказать, это классно или нет. Женя делает аранжировки, но я контролирую каждую ноту, мы можем поспорить, но всегда находим компромиссы. Точно так же, когда мы записываем мой вокал, я полностью подчиняюсь ему: он слушает и говорит, где хорошо, а где плохо.Я полностью доверяю его вкусу, и нет ничего лучше, чем взгляд со стороны человека, которому ты очень доверяешь в музыкальном плане. Его мнение для меня — некий маятник успешности. Поэтому, можно сказать, это некий творческий симбиоз: мы всегда находим компромиссы, нам важен результат.

А вот импровизировать как-то, подбирать на слух — этому вообще не учат. А ведь это именно то, что может заинтересовать в реальной жизни. Получается, учатся какие-то произведения, вырванные из контекста, потом эти ноты сжигаются, и результата — никакого. Поэтому важно найти хорошего педагога.

Не хочется расписывать сейчас, что мы так близки, что понимаем друг друга с полувзгляда, — это было давно, так происходит с человеком, с которым живешь. Если ты засыпаешь и просыпаешься с человеком — он уже как часть твоего тела. А если ты с ним еще и творишь, он уже часть твоей души.— Когда я общалась с художницей Евгенией Гапчинской, она рассказывала, что, несмотря на совместную работу с мужем, у каждого из них есть своя частная жизнь. Например, они никогда не требуют друг у друга полного отчета о времяпрепровождении, не заглядывают в телефоны. Какие границы есть у вас? — Безусловно, на внутреннее личное пространство посягать нельзя. Если бы была такая суперспособность — читать мысли людей, не было бы ни одного друга на земле, ни одного возлюбленного. Ведь бывает такое настроение, что ненавидишь весь мир, и в это время тебе лучше побыть наедине со своими мыслями. Что касается проверки мобильных телефонов и соцсетей… Если ты долго живешь с человеком, должно быть доверие, и никакие проверки телефонов тебе не нужны. А если доверие не приходит — значит, что-то в этих отношениях не так. У нас за девять лет с Женей это давно уже произошло.

ONUKA: «Отбить желание заниматься музыкой очень легко, и легче всего это сделать при помощи неправильного учителя»

ONUKA: «Есть теория, что самая высшая духовная связь между двумя людьми устанавливается, когда они вместе творят. Это счастье, что есть шанс испытать такое, ведь это — за гранью любой близости»

— Где, на ваш взгляд, грань между состоянием «в серых тонах» и депрессией? — Когда-то я была очень удивлена, когда узнала, что быть в унынии — это грех. Это было еще в детстве, и у меня в голове не укладывалось, как это может быть грехом — ты же ничего не можешь с этим поделать? Но если ты находишься в стадии депрессии, сам должен приложить усилия, чтобы из нее выбраться. Ты можешь обратиться к врачу, как это однажды было у меня, но ты сам это должен сделать, сам должен захотеть отсюда выбраться.

Но что интересно для меня: в этом оркестре есть специальный инспектор, который следит за временем! В 11:45 он заходил в репетиционный зал и объявляет: «Перерыв». Все складывают инструменты и отправляются на обед. А если репетиция начинается, к примеру, в восемь утра, это не означает, что к восьми все только сходятся — нет, в восемь они уже сидят расчехленные на своих местах в зале, с настроенными инструментами, полностью готовы и ждут дирижера.

ONUKA: «Когда я приходила в школу, я не сильно общалась с одноклассниками — у нас были разные интересы. Наверное, отсюда растут ноги моего интроверта. Но я не жалею об этом»

ONUKA: «Я верю в судьбу. Но я не раскидываю на картах, когда мне лучше спланировать сольный концерт. Нет, я верю, что важные знаки нам встречаются чаще, чем это можно представить»

И однажды какая-то девочка посоветовала какого-то мальчика, от которого она слышала, что он бандурист. И как он играет, она не знает, потому что они просто стояли курили на балконе общежития. Мы с ним связались — и, к счастью, друг другу подошли, начали работать. А потом, когда прошло время, оказалось, что он из Чернигова и в детстве был в гостях у моих родителей! Более того, увидев позже мою детскую фотографию, где я в Батурине выступаю, а аккомпанирует мне музыкант на кобзе, мой бандурист сказал мне, что это его отец!

— Ваша история любви к музыке началась в раннем детстве, у вас музыкальная семья. Но далеко не всем так везет: ежегодно тысячи украинцев отдают своих деток в музыкальные школы, а у ребенка вырабатывается едва ли не отвращение ко всему этому процессу. Как привить ребенку любовь к музыке? — Отбить желание заниматься музыкой очень легко, и легче всего это сделать при помощи неправильного учителя. Сюда добавляются еще неправильно подобранный репертуар и неверный подход к обучению. Например, приходит ребенок в музыкальную школу на класс фортепиано, и ему первые два года ставят руку. На протяжении этого времени дети играют фигню всякую неинтересную.

ONUKA: «Для меня вообще нет ничего лучше, чем жаловаться на то, что много работы. В наших реалиях это очень ценно»

То есть все делается максимально современно — чтобы музыканты, которые к такому не привыкли, смогли адаптироваться. Ведь музыканты-народники, которые никогда не работали с наушниками, первое время чувствуют себя дискомфортно, к этому нужно подготовиться.— В погоне за наилучшим результатом забываете о времени? Сколько может длиться репетиция? — Мы работаем с коллективом, у которого есть четкий график работы и расписание гастролей, и мы должны выделить несколько дней, за которые нужно охватить полностью всю программу: фрагментарно, по частям и общий прогон. Все наши общие репетиции прописываются за несколько месяцев, ведь этот коллектив много гастролирует, и их поймать так же сложно, как и нас.

— А как было у вас? — Мой идейный вдохновитель в музыке — дедушка, но техникой занималась мама. Несмотря на то, что она преподаватель игры на фортепиано, она занималась также моим общим развитием: походы в театры, выставки, рассказы о разных эпохах, истории музыки и искусства, чтение интересной литературы… Это все не менее важно, чем работа в классе!

Я различаю эти состояния и сейчас говорю именно о депрессии — болезни, при которой всякие «Взбодрись!» не помогают. Это не просто плохое настроение, это целый набор физических ощущений. Во всем мире это состояние воспринимают остро и серьезно, а у нас ноги растут из Советского Союза, когда на депрессию времени не было, потому что надо было строить коммунизм. Что касается моего личного опыта — надо уметь себя вовремя поворачивать, чтобы не зайти в тупик.

— Как считаете, это число для вас, как для артиста, оптимальное? Или хотелось бы больше, или меньше? — Если честно, мне бы хотелось разделить период гастролей и время, проведенное в студии. Знаете, как это принято у западных артистов мирового уровня: сначала засесть в студии, чтобы написать альбом, а потом отправиться в тур в его поддержку. Это логично, правильно, и именно так, я считаю, и должно быть. Но поскольку мы живем в параллельной реальности, то должны совмещать абсолютно все: и концерты, и записи, и съемки, и интервью — получается, работу во всех направлениях — постоянно. Но это в сто раз лучше, чем сидеть без работы. Для меня вообще нет ничего лучше, чем жаловаться на то, что много работы. В наших реалиях это очень ценно.

Например, вечером дедушка брал гитару и начинал играть, а бабушка — подпевать, таким образом случался семейный концерт. Не заразиться этим всем было невозможно, с этого все началось, и постепенно любительское переросло в профессиональное. Я начала выступать с оркестром, это было как мини-профессия, и это было для меня первичным, а вот школа и все остальное — вторичным. Ну, а потом уже начался переходный возраст со всем вытекающим из него юношеским максимализмом, отбрасыванием авторитетов и тому подобным, и народное отошло на второй план (улыбается).

— ONUKA, вы можете себя назвать трудоголиком? — Я могу признаться, что во мне присутствует лень. Я могу как заработаться, не заметив, сколько вообще прошло времени, так и полениться. Например, я любила учиться в школе и могла делать уроки допоздна. Сейчас, когда у меня очень плотный гастрольный график и я приезжаю в Киев всего на несколько дней, за это время я обязана успеть сделать все свои дела. Юла раскручивается, и твой КПД возрастает — ты успеваешь сделать невероятное количество дел! (Улыбается). А когда периоды поспокойнее — начинаешь залипать, закисать и можешь не заметить вообще, как день прошел. Но функционировать постоянно на одном и том же уровне не получается: хроническая усталость влияет на нормальное восприятие реальности и на то, как часто к тебе приходит вдохновение.— Какое количество концертов у вас было за прошлый год? — Концертов 80, думаю, было.

Например, когда я начинала только проект ONUKA, у меня случилась интересная история. Я искала в коллектив бандуриста. И не просто бандуриста, а красивого и статного! До этого длительное время я вращалась исключительно в мире электронной музыки, была в электронной группе Tomato Jaws, у меня не было вообще никаких контактов и связей среди народников, вся моя «народная» карьера осталась в школьных годах.

ONUKA: «Я полностью доверяю вкусу Жени, и нет ничего лучше, чем взгляд со стороны человека, которому ты очень доверяешь в музыкальном плане. Его мнение для меня — некий маятник успешности»

— Читала в ваших интервью, что вы себя комфортнее чувствуете в меланхолии, а когда вы в приподнятом настроении, то будто не в своей тарелке. С тех пор ничего не изменилось? — Да, есть некий диссонанс. Могу сказать, что поменялось, и в лучшую сторону — могу себя вовремя взять в руки. Но нутро все равно остается твое, ты его никак не изменишь и не предашь. Да, мне комфортно, когда мне грустно, это привычка. Я не имею в виду то «грустно», когда все плохо и ужасно, а когда все спокойно и в серых тонах. Я люблю дождливую и пасмурную погоду, она меня вдохновляет. И наоборот — я не люблю, когда все такое яркое, солнечное, цветущее. Это заставляет меня чувствовать дискомфорт.